Защита Родины считается высшей обязанностью и священным долгом человека во все времена. Потому что нет более высокой миссии на земле, чем служить миру и защищать свою страну. Российские солдаты и офицеры всегда были олицетворением чести, достоинства и патриотизма.
Мы глубоко признательны нашим землякам, воинам всех поколений за мужество и героизм во имя Родины в годы тяжелых испытаний и за ратный труд в мирное время.
Павлов Виталий Егорович
(21.10.1944 — 02.07. 2016)
Советский и российский военачальник, генерал-полковник, Герой Советского Союза.
Родился 21 октября 1944 года в деревне Белоголовичи Трубчевского района Брянской области. В 1958 году окончил 7 классов школы в деревне Козловка Трубчевского района, в 1961 году – 10 классов в городе Трубчевске, в 1962 году – 11 классов вечерней школы в городе Чапаевск (ныне Самарской области). В 1961-1962 годах работал столяром на Чапаевском заводе железобетонных изделий.
В армии с августа 1962 года. В 1965 году окончил Сызранское военное авиационное училище лётчиков. В 1965-1973 годах служил в Сызранском военном высшем авиационном училище лётчиков: лётчиком-инструктором (1965-1970), старшим лётчиком-инструктором (февраль-октябрь 1970), командиром звена (1970-1971) и заместителем командира авиаэскадрильи (1971-1973) 626-го учебного вертолётного полка (город Пугачёв Саратовской области).
Участник войны в Афганистане: в июле 1981 – ноябре 1982 – командир 50-го смешанного авиационного полка. Совершил 307 боевых вылетов на вертолётах Ми-8Т и Ми-24В, самолёте Ан-26. За мужество и героизм, проявленные при выполнении интернационального долга, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 марта 1983 года полковнику Павлову Виталию Егоровичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». Участник боевых действий в Чечне в 1994-1996 и 1999-2002 годах, совершил 156 боевых вылетов.
ЧИТАЙТЕ КНИГУ ГЕРОЯ :
Павлов, В. Е. Раскалённое небо / В. Е. Павлов. – Издательство и типография газеты «Красная звезда», 2007. – 336 с. – ил.
ОТРЫВОК ИЗ КНИГИ
…Взяли курс на Кабул. Через несколько мгновений Садохин предупредил меня, что очень хорошо видны светящиеся иллюминаторы в моем вертолете - это в салоне врачи занимались тяжелораненым афганцем: из него уходила жизнь. Если не начать сейчас операцию - в Кабул мы привезем бездыханное тело. Я вспомнил, как жал мне руку командир афганского батальона, просил спасти жизнь его другу майору. Над майором сейчас и колдовали врачи.
Садохин, пристроившись за мной, выключил все огни - ему, чтобы сориентироваться, достаточно было моих (срабатывали законы вертолетного строя).
Тем временем из салона вернулся борттехник, доложил по переговорному устройству:
- Командир, врачи начинают делать операцию, просят добавить света, им плохо видно.
- Понял, - ответил я однозначно. Задача эта была не из легких.
- Еще они просят не создавать больших кренов...
- И это понял...
Из головы у меня не выходило одно: впереди - большое окно, в котором я, расцвеченный, словно елка в студенческом общежитии, буду виден как на ладони. Иллюминация-то ведь почти новогодняя.
А окно все ближе и ближе. Я вел машину осторожно, стараясь особенно, чтобы не было скольжения, понимал, каково работать врачам в такой обстановке.
Вот и окно. Внутри все сжалось. Земля - пустынная, словно бы мертвая, ничего живого на ней нет, абсолютно ничего: такая мертвенная пустота обычно перехватывает горло.
Впереди, где-то километрах в пятнадцати, - новая гряда облаков, такая же плотная, хорошо защищающая снизу любую летящую машину, но до этой гряды надо еще добраться.
Я посмотрел на часы, подумал: «Сейчас четыре часа ночи, кому мы в эту позднотень нужны?» Но успокаиваться не надо было: внизу что-то вспыхнуло, будто по железу полоснула электросварка, и в ту же секунду наушники разорвал вскрик капитана Садохина:
- Командир, пулемет!
Трасса прошла ниже нашего вертолета - неестественно широкая, дымная, опасная. В голове невольно мелькнуло: «Как там врачи?»
Вторую трассу собственными глазами увидел не только я - увидел весь экипаж: она прошла впереди, чуть выше нас. Я взял ручку шаг-газа на себя, приподнял машину, чтобы не попасть в «вилку», и сделал это вовремя - следующая очередь прошла ниже вертолета.
Внизу уже работали два пулемета ДШК - оружие для вертолета не менее опасное, чем ракеты. Два пулемета в отличие от одного берут летящую цель в «вилку» мгновенно. Садохин прокричал мне по радио:
- Командир, выключайте огни и уходите с набором высоты! Я немедленно выполнил команду ведомого и в то же мгновение увидел, как подо мной со снижением, со всеми включенными огнями, с ярко горящей фарой пронесся вертолет Садохина. Садохин заслонил меня от очередной гибельной струи огня, пущенной снизу.
Он пронесся, сверкая огнями, и исчез. Наступила темнота. Haш родной «зеленый» встряхнуло один раз, другой: по курсу проскочило маленькое плотное облачко, похожее на куриный взболток, и исчезло за вертолетным хвостом. Это облачко словно было предвестником белой, видной даже в темноте гряды, к которой мы устремлялись, в ней можно было раствориться, исчезнуть, но до гряды было еще далеко, можно было даже не прикидывать...
Только сейчас, несколько секунд спустя, я понял, что Саша Садохин своим вертолетом прикрыл снизу мой вертолет, взял весь свинец, выпущенный из раскаленных стволов ДШК, на себя. Все взял - моей машине достались лишь малые крохи.
Я нажал на кнопку радио, хотя нажимать было страшно - вдруг ответом будет тишина? - и спросил:
- Саша, жив?
- Жив, - бодро, как-то даже весело отозвался он. - Приборы работают нормально, занимаю место в строю.
Через несколько минут мы прикрылись накатившей на вертолеты грядой облаков и вскоре услышали голос родного аэродрома.
Руководитель полетов что-то говорил, а слова проходили мимо сознания, хотя этого ни в коем разе не должно быть. Я засекал только его голос, и какое-то благодарное тепло наполняло виски, затылок, ключицы; я повторил слово в слово, «на автомате», то, что мне было сказано: значит, слова руководителя полетов все же мимо сознания не прошли, зацепились. Аэродром был впереди по курсу, идти до него оставалось немного.
Вскоре мы вышли на схему своей базы, пробили облака, зашли на посадку. Следом благополучно приземлил свой вертолет капитан Садохин.
Когда я подошел к нему, он помогал выйти из салона старику-афганцу, тот беспрестанно кивал головой и повторял раз за разом:
- Ташакур... Ташакур... Ташакур... Бехе хубасти!
В глазах его даже крохотные костерки трепетали - он был преисполнен любви и благодарности к советским летчикам.
А мы обнимали капитана Садохина и в свою очередь благодарили его: «Ташакур! Ташакур, Саша!»
Садохин отбивался как мог, отшучивался: так, мол, поступают советские пионеры, но каждый из нас хорошо знал, что такое прикрыть своим вертолетом от разящих очередей двух ДШК другую винтокрылую машину.
Лицо у Саши было усталым. Наверное, такими же усталыми были и наши лица. Садохин махнул рукой, призывая перевести разговор на другую тему, сказал, что «зелененький» командира был прикован к тяжелораненым, маневрировать не мог, а вот он, капитан Садохин, мог маневрировать сколько угодно.
Вот и сманеврировал.
А вообще великая это радость - ощущать, что ты остался жив. Мог погибнуть, но остался жив...
В провинции Гур часто полыхали пожары: слишком мощные там окопались банды душманов, слишком много имелось у них надежных схронов, в которых можно было спрятаться. Провинция Гур всегда считалась в Афганистане страной в стране, этаким государством гор.
Горы, горы, горы, горы. Тяжелые, морщинистые, какие-то странно шерстистые, будто бы покрытые густой плотной пылью, недобрые.
Кишлаки в Гуре редкие, располагаются в основном на высокогорном плато вдоль быстрой, очень холодной реки Чагча-ран. Вода в этой реке стремительная, схожая со льдом; от нее у любого, даже очень терпеливого человека начинает невольно ломить зубы. В такой воде не то что купаться, даже умываться опасно.
Центр провинции с населенными пунктами связывала одна-единственная дорога, по которой для местных жителей доставляли продовольствие.
Банды перерезали эту дорогу, стали нападать на караваны с продовольствием, обрекая тем самым кишлаки на голод: жгли машины, уничтожали продукты. Вдоль дороги поднялись десятки обгорелых скорбных памятников - черные остовы машин.
| 
